Это было бы смешно, если бы не было так грустно...
Во время разгрома квартиры нацболов опера решили станцевать
...Пока боец невидимого фронта с холодной головой по фамилии Жихарев заносил номер и серию компьютера в протокол, я вдруг на секунду повернул голову влево и посмотрел в коридор.
Там два опера танцевали в коридоре друг с другом какой-то вольный танец. Они переменно сгибали ноги в коленках и ладонями по очереди похлопывали друг друга по щекам и торсу.
Лицом ко мне стоял только один из них, он умиленно улыбался и, потрясая полноватыми щечками, хитро щурясь, строил глазки партнеру, водя вверх-вниз бровями. Лица второго мне видно не было, но я догадываюсь, что оно выражало.
Зрелище, поверьте, было уникальное: две отечественные тушки "рыцарей плаща и шпаги" под сто кг танцуют в узкой прохожей в полтора метра шириной. Кончилось все после плавного маха руки одного из балеронов — он задел абажур в прихожей...
Вспомнилась сцена в бане, между опричниками, из книги Сорокина "День опричника":
...Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Банщики между нами суетятся с горшками глиняными, мазью гатайской полными.Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные банщики аки тени, ибо не светится у них ничего.
— Гойда! — восклицает Батя.
— Гойда-гойда! — восклицаем мы.
Встает Батя первым. Приближает к себе Воска. Вставляет Воск в батину верзоху уд свой. Кряхтит Батя от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Воска Шелет, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Воск утробно. Шелету Серый заправляет, Серому — Самося, Самосе — Балдохай, Балдохаю — Мокрый, Мокрому — Нечай, а уж Нечаю липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата левокрылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у Нечая. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Нечай даже не крякает: привык, опричник коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу бородою. А уж ко мне Бубен пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Бубен, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Нечая. Бубен кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем китайцы уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов России наказать. Собирается, сопрягается гусеница опричная. Ухают и кряхтят позади меня. По закону братства левокрылые с правокрылыми чередуются, а уж потом молодежь пристраивается. Так у Бати заведено. И слава Богу…
Опричники, мать их...
